Кризис Рима

Дико возрастают социальные контрасты. Это ведёт к нестабильности внутри общества. Из колоний притекают огромные богатства, рабы, добытые в ходе войн. Кстати замечу, войны заканчиваются – и рабы заканчиваются. Опять кризис. И эти богатства развращают людей, ведут к коррупции. Кипит внутренняя борьба. Старый конфликт «патриции-плебеи» перерастает в новый — «оптиматы-популяры». Оптиматы – optimus (лучшие граждане), популяры – populus (народ). Скажем так: лучшие против народников, бедняки против богачей, союзники против римлян. И наряду с этим выделяются народные лидеры, которые начинают бороться за власть, за господство, за преобладание.

Происходят восстания рабов, например, два грандиозных восстания рабов на Сицилии — в них участвуют десятки тысяч рабов, рабы даже создавали собственные рабские государства, но римляне в итоге эти восстания подавили. Но сами по себе эти восстания были грандиозные и потрясли до основания римское владычество.

Я уже сказал о том, что параллельно идёт проникновение эллинской культуры, эллинской религии, эллинского влияния. С одной стороны — благотворное, а, с другой стороны – расшатывающее простоту римских нравов.

Начинается стремительный упадок основы Рима — армии. Далее мы узнаем, как армия свободных граждан сменяется армией наёмников. Полководцы опираются на преданных им солдат и заигрывают с народом. Так появляются вожди популяров. Возникают целые банды, которые теперь убивают политических деятелей. Это, как бы мы сейчас сказали, киллеры. Начинаются столкновения. Солдаты разоряются. Они требуют раздач хлеба, раздач земельных участков, ограничения власти сената. Сенат не хочет ни с кем делиться этой властью.

То есть, мы видим всё вместе: кризис армии, аграрный кризис, духовный кризис. И вот представим себе Рим конца II века до н.э. Огромная держава от Геркулесовых столбов или Гибралтара (как мы его сейчас называем) на западе — до Ефрата на востоке, от Британии и Рейна (ну, это будет чуть позже, скажем, уже после завоеваний Цезаря в I веке до н.э., но, тем не менее) на севере — до Палестины на юге. И огромные латифундии, которые обрабатываются рабами. Нужны войны, чтобы приобретать рабов. Войн нет — рабов нет. Кризис латифундий.

Экономика основана уже не на земледелии, не на торговле, не на ремесле, как это было в Элладе, а на завоеваниях, на грабеже. И римские граждане, и союзники стремятся участвовать в этом грабеже, иметь свою долю с него. Римские права распространяются на сотни тысяч италийцев, это подрывает народное собрание, это обесценивает сами эти права. Или скажем так: свобода заменяется хлебными раздачами, паразитизмом пролетариев, то есть, бедняков, которые продают свои голоса на выборах соискателям выгодных должностей.

Растёт, кстати, финансовый капитал. Скупщики, торговцы землёй и рабами обогащаются. Появляются дикие состояния. Многие говорят о римском капитализме. Может быть, это некоторая историческая натяжка, но, тем не менее, параллели тут очевидны. Римский практицизм, с одной стороны, а с другой стороны накопительство, культ накопительства, культ экономии напоминают нам пуританскую этику Средневековья и уже Нового времени, точнее пуританскую этику XVI — XVII веков, если быть точным, которая и породила капитализм. Что-то похожее происходит в Риме: вот это накопительство, скупость, практицизм, плюс захват, завоевание, торговля ведут к бешеным капиталам — появляется масса миллионеров.

Дальше. Пролетарии требуют раздач хлебных, требуют зрелищ. Политики дают им это, а взамен возмещают свои потери грабежом провинций. И, конечно же, всё это ведёт к крушению полиса, к тотальному его кризису и в перспективе — к военной диктатуре.

Ведь полис – это гражданская община, основанная на прямой демократии, на народных собраниях, где есть прямые связи, где все всех знают. А теперь нет этого, теперь собрать на собрание сотни тысяч граждан невозможно. Полис основан на небольшой территории, полис не может стать мировой державой; он основан на экономическом и политическом равноправии, а не на таком чудовищном расслоении, какое теперь происходит (распродажа земель и составление богатств), на духе коллективизма и равенства. И когда полис стал огромной державой, то он перестал быть полисом и перестал быть республикой и в нашем, и в римском смысле: республикой (общим делом) и республикой – империей в одеждах республики. Он перестал ею быть, хотя его агония растянулась на столетие с лишним, и она была страшна.

Далее — Пакс романа