Эпос. Теория. Часть 5

Какой может быть эпос? В сущности такой же, как и драма. Он может быть простым, может быть сплетенным, как это называет Аристотель, или мы бы сказали, сложным, это такой вид, в котором присутствуют различные перемены от счастья к несчастью, которые называются перипетии, и присутствует узнавание. Также одним из подвидов является эпос характера и эпос страдания, таким образом, фактически эпос, кроме музыки и сцены, во всем подобен в данном аспекте драме. Несмотря на искушение сделать эпос очень длинным, большим и включить туда как можно больше всего по причине отсутствия ограничения сценой, временем и зрительским здоровьем, поэт всегда должен иметь в виду, что начало и конец эпоса всегда должны быть обозримы. Но, тем не менее, эпический поэт более свободен в изображении своего предмета. Дело в том, что в отличие от драмы, которая ставится на сцене, эпический поэт может изображать параллельные события и таким образом разнообразить свои эпизоды, которые перестают быть подобными дольно скучной трагедии, которая вьется вокруг одного эпизода, вокруг одной темы, потому что разделить сцену стеной на две половины и изображать там разные действия – античная драма этого не знала. И в сущности это даже на современной сцене редко происходит.

Что касается метра, то гекзаметр подходит героическому повествованию, потому что он спокойный и достойный, как и называет его Аристотель, т.е. для него гекзаметр – это всего лишь подходящее средство подражания, подходящий тип слов и не более того. Это не главный пункт, как у Феофраста. Итак, гекзаметр также обладает таким свойством, как то, что он легко принимает в себя различные нововведения, различные необычные слова, их легко встроить в стих. И в то же время он достаточно размеренный, чтобы эти нововведения не резали слух. Аристотель говорит, что вообще ямб, например, ближе к действию. И опять же вспомним о восприятии размеров древними греками и римлянами, что ямб ближе к действию, тетраметр напоминает по звучанию и по ритмике танец, и так далее. Поэтому, с точки зрения Аристотеля, в эпической поэзии, героической особенно, смешение размеров неуместно.

Неуместно в данном виде поэзии также и появление в тексте автора. Почему? Потому что появление в тексте автора уничтожает эффект и цель, оно уничтожает подражание, автор ничему не подражает, он говорит почему-то от себя и этой речью ничему не подражает. В этом смысле драма и эпос также схожи. Однако есть у них еще и такое отличие, как предмет изображения. Дело в том, что в эпопее можно изображать немыслимое, в каком-то смысле невозможное, в трагедии можно изображать только нечто удивительное. Трагедия должна быть поставлена на сцене, а на сцене нечто невозможное и немыслимое было бы просто смешным, поэтому это возможно, скорее, в эпосе, нежели в трагедии. Вообще оснащение своего рассказа различными удивительными немыслимыми обстоятельствами преследует цель довольно простую – угодить слушателю, о чем и говорит Аристотель. И здесь он делает одно довольно важное отступление. Дело в том, что все эти немыслимые удивительные обстоятельства, конечно, представляют сбой некоторую ложь или обман.

Каким же образом слушатель принимает этот обман и спокойно его принимает, не возмущаясь? Механика данного приема такова, как её описывает Аристотель, – все дело в некотором парадоксе человеческой души. Аристотель, правда, называет не парадоксом, а паралогом, т.е. словесной хитростью, а не хитростью мнения. Итак, человеческая душа считает, что если нечто последняя истинно и существует, то и первое было истинно, в то время как это далеко не всегда так. Мало ли что там было изначально, и кажется, что логически из первого произошло последнее, а нам кажется, что раз второе логично и истинно и существует, то и первое так и есть. Легко себе это можно представить на примере абсолютно любого фильма американского детектива, где детектив ведет расследование и ему кажется сначала одно, потом другое, он опирается на факты, которые видит вокруг себя, однако реальность, которая стоит за фактами, она не такова оказывается, и в конце выясняется, какова она была. Вот об этом говорит Аристотель. И этот прием легко позволяет скрыть некоторый изначальный обман, вымысел в произведении. При этом надо обратить внимание, что предпочтительнее то, что невозможно, но вероятно, нежели то, что возможно, но невероятно, чтобы оно произошло, потому что во всех текстах обязательно должна быть логика и смысл, как и в фабулах, и в разговорах. При этом, когда поэт обрабатывает свою фабулу, он должен не только обращать внимание на предмет собственного повествования, но и на саму словесную обработку. Особенно словесной обработки требуют те части, которые невыдающимися являются по мыслям, по содержанию, по характерам и так далее.

Далее — Эпос. Теория. Часть 6